Книга: Сосновые острова (Пошманн Марион) ; Манн, Иванов и Фербер, 2021

японский сюжет:
кофейный консерватор
влюбляется в чай
Встретились как-то немец-бородовед и беззаботныйбезработный японец. Первый думал, что жена ему изменяет, и пролетел полпланеты, чтобы забыться, а второй боялся, что его возьмут на работу раньше, чем он покончит с собой, поэтому нацепил фальшивую бородку, которой отпугивал чистоплотных работодателей. Зато этой бородкой накликал на свою голову одного немца. Вот так странно познакомились Гильберт Сильвестер и Йоса Тамагочи, а с ними — и я.
Профессор Сильвестер здесь особа ведущая, от его лица ведётся рассказ, поэтому на нём остановимся подробнее. Главный герой работает над темой «Мода на бороду и образ Бога». Это всё время его электризует: тема кажется ему одновременно и неисчерпаемо плодотворной, и безнадёжно депрессивной из-за своей абсурдности. Кем же нужно быть, чтобы заниматься такой работой? Кроме того, что он профессор и бородовед, мне кажется, он по совместительству ещё и Бог. Точнее, стал богом, когда прилетел в Японию и встретил Йосу, а если ещё точнее — тогда-то у него и развился «комплекс бога» (хотя задатки явно были всегда). Профессор Сильвестер надеялся своим авторитетом удержать молодого человека от самоубийства, надеялся, что он сможет заставить Йосу увидеть красоту мира и вдохновиться на новую попытку жить дальше. Самопровозглашенный Бог, который хотел силой Слова изменить жизнь Человека. Кому-то покажется странным, что одновременно с тем он не интересовался внутренним миром Йосы, не пытался разобраться в его проблемах — но это и невозможно, ведь между их культурными и жизненными бэкграундами пропасть, и это было бы фальшивое сопереживание. Но способ, который Гильберт избрал, — это Способ Бога. И способ этот хорош, если подумать. Профессор пытался собственным примером и немудрёными духовными практиками заставить Йосу обратиться к жизни внутренней, услышать самого себя, свои потребности и чувства, живущие в сердце. И у него получилось! Хотя и не с тем финалом, какой бы лично ему хотелось. Однако финал вышел в чём-то закономерный и по-своему красивый.
Но вернёмся к Гильберту. Его ещё можно описать через отношение к кофе и чаю. Раньше профессор Сильвестер терпеть не мог страны с повышенным потреблением чая. Он путешествовал в страны кофейные — Францию, Италию; после очередного посещения Лувра баловал себя чашкой кофе с молоком в каком-нибудь парижском кафе или в Цюрихе после хорошего спектакля заказывал себе кофе со взбитыми сливками; он любил венские кофейни и все культурные традиции, с ними связанные. Традиции ясности, чёткости, присутствия, различимости. В кофейных странах всё ясно и очевидно. А в чайных — сплошь туман и мистика. В кофейных странах так: заплати немного денег — и получишь, что хотел, даже немного скромной роскоши, если приплатишь сверху; в чайных странах, чтобы получить то же самое, приходится изрядно напрягать воображение. Никогда бы Гильберт не поехал по доброй воле в Россию, в страну, где ты вынужден задействовать фантазию для самых банальных повседневных вещей, даже если речь идёт всего лишь о чашке нормального зернового кофе (хотя я бы почитала о такой поездке). По счастью, ГДР после объединения с Западной Германией из чайной страны превратилась в кофейную, сделав Гильберта своим бесконечно счастливым гражданином. Почему автор использовал столь отвлечённый способ описать своего героя — другая история.
…Скажи мне, кто тебе противен, и я скажу, кто ты. В наших личностях нет ничего примечательного, а склонности более или менее схожи. Но вот испытываемое нами отвращение говорит о нас больше, чем всё остальное.
Амели Нотомб, «Метафизика труб»Может быть, и не прямо этой цитатой, но Марион Пошманн явно руководствовалась чем-то подобным. Отвращение к чаю даёт простор для интерпретации: например, это может быть страх перед свободным воображением и силой фантазии, страх перед любыми неожиданностями и переменами. То, что он оказался в Японии, — его самая большая жизненная катастрофа, на фоне которой предполагаемая измена жены — ещё цветочки. Гилберт носил одну и ту же одежду, одни и те же сумки, не менял стиль, избегал стран с туманной культурой чаепития, потому что там требовалось проявить фантазию даже для самых простых вещей, — и кем его после этого можно назвать? Консерватором, вот кем. А ещё немного ретроградом и просто ригидным бревном. Думаю, я могу не уточнять, что такие герои не в моём вкусе, да? Хотя читать про них страсть как интересно. Ведь даже самое стойкое бревно в итоге не выдержит, если продолжать его ломать.
А вот характер и личность же Йосы лучше описать иначе: во-первых, через его желание умереть, во-вторых, через идею носить дурацкую накладную бородку, чтобы избежать трудоустройства, — и это в Японии, где бородка в принципе выглядит как бунт против системы, — и, в-третьих, через его «конфликт с лисьим началом» (чего в нём больше — чересчур богатого воображения или мистической истины, я вам не скажу). Надеюсь, я достаточно вас заинтриговала? А вот мутные, не слишком удачные литературные эксперименты Йосы с хайку, к которым его принудил Гильберт, для описания совершенно не годятся. Хайку Гильберта для описания Гильберта тоже не годятся. (Да, я сейчас делаю вид, будто не знаю, что и то, и другое написала Пошманн). Они всё ещё слишком неловкие, чтобы я воспринимала их как полноценный способ самовыражения.
Когда я читала этот роман, я не раз вспоминала некоторые книги, лишь одна из которых японская. Конечно, первой была , которую я цитировала выше, а кроме неё чувствуются вайбы «Степного волка» Германа Гессе (Гильберт будто сошёл с его страниц). Единственная японская книга, которая мне вспоминалась, — это , но не из-за сюжетных параллелей, а из-за упоминания некоторых мифов в «Сосновых островах». Однако, дочитав собственно сам роман и взявшись за чтение упомянутых в нём дневников Мацуо Басё, я осознала простую истину. Правда в том, что практически вся книга Пошманн — это современная вариация по мотивам самого знаменитого путевого дневника поэта, купленного Гильбертом чуть ли не на первых страницах. И он следовал этому дневнику до конца романа. У нас дневник путешествий Басё известен под названием «По тропинкам Севера», хотя с японского этот заголовок можно перевести и по-другому:
Путевая книга Басё носит название «Око-но хосомичи». «Око» при этом обычно трактуется как провинция, удалённая область где-то далеко на севере, но кроме географического обозначения провинции в глубине страны «Око» может означать глубинный внутренний мир человека и внутренний ландшафт человеческого сознания. И так путешествие Басё превращается ещё и в ментальное паломничество, в приключения духа.А потому, например, автор моего любимого tg-канала Haiku Daily склонна переводить название как «Тонкая тропа, ведущая к самому себе», и этот вариант мне страшно нравится.
Да, за путевой дневник Басё я взялась из-за упоминания его в романе, и теперь я действительно лучше понимаю задумку Пошманн. Однако сам дневник произвёл на меня сильное впечатление, о чём я как раз . Однако вернёмся к нашим баранам. Во-первых, профессор Сильвестер берёт Басё за образец для подражания, поэтому всё делает как он: а) путешествует по знаменитым местам (частично из дневника Басё, частично из другой книги); б) размышляет о жизни и смерти, созерцая прекрасное, и по возможности слагает об этом песни (хайку); в) находясь в компании подходящего человека, учит того уму-разуму и вместе с собой заставляет слагать песни (если у Басё это был его ученик Сора, то для Гильберта духовным учеником становится Йоса).
Когда профессор и молодой человек сталкиваются впервые, и профессор решает взять на себя ответственность за потенциального самоубийцу, это выглядит так, словно Йоса Тамагочи действительно стал его «тамагочи», и никакой функции — кроме как быть прирученным — у него нет. Йоса как личность исчезает со страниц даже раньше, чем исчезает как действующее лицо. Но ученик — отражение своего учителя, и даже хайку ученика — тоже отражение его учителя. Поэтому функция Йосы в сюжете далеко не такая проходная, как могло бы показаться после моего скудного описания.
Но главным всё равно остаётся Гильберт. Он следует классическому древнему образцу (традиция путевых дневников известна в Японии с X века и даже во времена Басё (XVII в.) не сильно изменилась), благодаря которому способен достучаться до человека, что хочет умереть. Об итогах будете судить уже сами. Замечу только, что, отправившись в путешествие по стопам Басё, Гильберт не может остановиться — ни на пути к спасению Йосы, ни на пути к пониманию Басё, ни в собственном самопознании. Он просто обречён измениться. Вот какова сила гения самого известного японского поэта.
Итак, Гильберт путешествует с Йосой, и официальная цель их скитаний — найти достойное место для самоубийства. Разумеется, план профессора в том, чтобы его не найти и попутно отговорить молодого человека от столь несусветной глупости. Благородно с его стороны, не так ли? Хотя в его стремлении есть нарциссизм и страх перед смертью, но всё равно ведь благородно. Говорят, у японцев до сих пор жива древняя самурайская традиция: они не станут помогать человеку, оказавшемуся на пороге смерти, чтобы не обременять его чувством благодарности за спасение собственной жизни. Я узнала о ней из всё той же «Метафизики труб», и даже если сегодня среднестатистический японец осознанно так думать не станет, всё равно это у японцев в крови — игнорировать проблемы другого человека и — тем паче — уважать желание другого человека лишить себя жизни. Будь японцы другими, то и «Сосновых островов» не было бы на свете.
Возвращаясь к Гильберту. Можно говорить о его благородстве, но не о милосердии или любви к ближнему. Для такого зажатого и зашоренного человечка, как наш консервант, смерть настолько выходит за грань понимания, да что там, за грань воображения, что принять даже саму идею суицида ему не по силам. Это плохо, ведь он хотел спасти Йосу ради себя, а не ради Йосы. Но это хорошо, потому что каждое знаменитое в Японии место для самоубийства он мог видеть чётко, со всей грязью и мусором, — и без сияющего ореола, который приобрёл культ уважения к самоубийцам, и особенно без тяжёлой ауры места смерти огромного числа людей (иначе это был бы уже хоррор). Только иностранец стал бы так заморачиваться ради японца и только ретроград, подробный Гильберту, стал бы так противиться желанию Йосы умереть.
Гильберт вписывается в свой роман идеально, даже если он мне не нравится.
Ещё одна важная вещь, которую стоит упечь под кат, — это восхищение выбором Гильберта. Это ж надо додуматься использовать руководство для самоубийц с топ-списком мест для самоубийств в качестве путеводителя по Японии! Даже я бы не смогла так соригинальничать, хотя тема самоубийств в японской культуре меня очень даже интересует. Теперь, прочитав дневник Басё, я понимаю, какая задумка была положена в основу этого поступка, но во время чтения я могла только хватать ртом воздух и ошарашенно аплодировать Гильберту (и автору). Получилось гениально, особенно когда руководство стало путеводной нитью для живых в лесу мёртвых.

0    0

Странная книга. Поэтический дар Марион Пошманн, конечно, здорово разукрасил роман потрясающими описаниями природы, городов, людей и даже настроений и эмоций. Очень красиво. Как будто эта книга написана не для того, чтобы рассказать какую-то историю, а для созерцания. Только через слова. Постичь разницу в восприятии самых разнообразных вещей Востоком и Западом, заглянуть в глубь полутонов, суметь понять ту самую темноту, которая показывает, что нет ясности и четкости, что в мире всё имеет несколько сторон, может выглядеть по-разному и нести далеко не один смысл. "Восток - дело тонкое", да. И поэзия его особая, утонченная, где за простыми словами и образами скрыта глубина. Нет ясности от света. Помните, как у Лукьяненко в "Дозорах"? Чтобы увидеть больше, нужно войти в "сумрак". Это и делает главный герой.
Гильберту Сильвестру, профессору, изучающему бороды и их культурное и социальное значение, приснился сон, что его жена Матильда ему изменила. Сильно расстроившись, он улетает на другой конец света - в Японию. Почему именно туда, он и сам объяснить не может. Возможно, чтобы подальше. Но, как мне кажется, дело не только в подальше. Человеку потребовалась перезагрузка. Так сильно, что он оставил жену, отказался от важной конференции и удалился туда, где его никто не знает. Сначала ему не хватало привычного внимания, но это быстро прошло. Гильберт купил томик поэзии и проникся стихами Басё. Как человек образованный, он знает историю и решает повторить путь "паломника", пройдя дорогой японского поэта. Но случайно он встречает молодого японца Йоси, который хотел покончить жизнь самоубийством. Гильбер отговаривает его от совершения акта самоуничтожения на вокзале, говоря о том, что это не то место. Для самоубийства нужно выбрать совсем другое. Его рассуждения направлены на совсем иной путь, он хочет спасти парня, но сам того не понимая, даёт Йоси повод задуматься не над жизнью, а над актом смерти, над тем, что к самоубийству нужно подходить, как к ритуалу. Таким образом он обретает временного попутчика. Вместе они путешествуют по стране, посещая её знаковые места. Йоси рассказывает свою историю, но Гильберт не до конца понимает суть. Сначала он отрицает всякую мистическую чушь, но Япония всё ему покажет. Потом. В конце его путешествия к черным соснам, где музыка ветра, шороха ветвей и холодного моря раскроет ему путь к принятию и понимаю. В том числе и путь к себе.
Аннотация говорит о юморе, да, он здесь есть, но тонкий такой, еле заметный, с вкраплением минорных нот. Гильберт в качестве "эксперта" выглядит и правда нелепо, несмотря на то, что сам он этого не замечает. Его первые рассуждения, несмотря на свою глубину, слишком европейские. Для востока это поверхностно. Но постепенно, всё больше удаляясь от мегаполисов и суеты, Гильберт погружается в атмосферу японской природы и поэзии, идёт вглубь. В глубинку и вглубь. Он созерцает. Он ощущает. Он проникает сквозь пространство к тому истоку, который, видимо, и искал подспудно.
После того, как была прочитана последняя страница, наступило какое-то опустошение. Иногда так бывает. Вроде всё нашёл, но и потерял тоже. Вроде понял, но есть горьковатое послевкусие от того, что так долго был не там и не тем. Тут сложно подобрать слова, чтобы выразить это чувство. Это не то, что появляется, когда достигаешь конца пути и там открываешь для себя нечто новое, совсем на ином уровне восприятия находящееся. Это не удовлетворение. Это пустота, которая только начала заполняться.
Вроде написано европейкой, но книга получилась по-восточному тонкой. Поэтичной, наполненной образами, глубокой. Япония здесь раскрывается по-новому - через созерцание и чувства.

0    0

Аннотация подсказывает, что героем книги является профессор Гильберт Сильвестр, сбежавший внезапно в Японию, чтобы путешествовать по стране с несчастным студентом, ищущим подходящее место для самоубийства с помощью путеводителя... На самом деле, Гильберт не дорос до профессора, писательница представляет его нам чуть иначе: "Он — невзрачный кабинетный ученый, приват-доцент. В профессора не вышел, семья подкачала, нужных связей не приобрел, угодливости не научился, прислуживать не умеет". Авторская характеристика студента не менее яркая при всём своём лаконизме: "Йоса погряз в юношеской театральности. Прощальные письма — одно за другим, гора Фудзи в тумане, как будто размытая слезами, воплощенная скорбь, испытание для самого крепкого терпения, ходячая материнская боль". (Хочется "Йо" в варианте переводчика заменить на более привычное "Ё").
И вот эти двое (один со справочником самоубийц в сумке, другой —с томиком путевых записок Басё в руках) отправляются в странствие. Не так однозначно, конечно. Первое время Гильберт притворяется, что идёт на поводу у Йосы, которого интересуют такие точки на карте, как станция Кита-Сенджу или лес самоубийств Аокигахара, утёсы Нишикигаура на тихоокеанском побережье иди вулкан Михара на острове Идзуосима...
Гильберт выказывает разочарование, зудит, что "справочник его — отстой, дрянной путеводителишко по избитым, пошлым, общепринятым, неоригинальным местам, всем и без того давно известным; только людей с толку сбивать таким путеводителем, а ведь есть совсем другие, истинно возвышенные места, а он о них — ни слова". У него другая мечта — поехать к Сосновым островам, пройти путём Басё как пилигрим, познать путь духовного очищения.
Примерно таким образом можно передать сюжет книги. Можно представить его и по-другому. Основное содержимое романа кроется не в сюжете.
Тысячи игл,
Тысячи километров
Передо мной, позади меня.

0    0