Уроки горы Сен-Виктуар (Хандке Петер) ; Inspiria, 2020

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Тетралогия, вопреки ожиданиям, не цикл произведений, объединенных общим сюжетом или сквозными героями. Все книги в ее составе автономны, "Учение горы сен Виктуар" не составляет исключения. Однако после тяжко депрессивного "Медленного возвращения домой", второй роман читается удивительно бодро. Не роман в привычном смысле, скорее сборник эссе, объединенных фигурой автора.
Хандке выраженный синестетик, рассказывает о своем восприятии живописи, главным образом пейзажной, и собственно о ландшафтах - главном источнике восполнения жизненных сил. Его синестезия ориентирована на восприятие света, цвета, перепадов высоты, взаимного расположения предметов в пространстве относительно друг друга и наблюдателя. То есть, уже одно нахождение в месте, которое внутренний наблюдатель рассказчика оценивает как совершенное, хотя бы девять человек из десяти не нашли в нем ничего примечательного, способно оказать действие, описанное Глебом Успенским в рассказе "Выпрямила".
Писатель отличается от обывателя в том числе и тем, что умеет так рассказать о вещах, которые находит интересными и важными, чтобы последний проникся, хотя бы отчасти, его пониманием предмета. В "Учении..." много о живописи Сезанна и кое-что о Курбе (нет, не те картины, о которых вы, возможно, подумали - жанровые сцены из жизни крестьян и шахтеров). Живой отклик в моей душе вызвал рассказ о собаках - никакого мимими, сбившиеся в стаю твари, встреча с которыми может представлять для одинокого путника не меньшую опасность, чем столкновение с шайкой местной гопоты.
В начале сказала, что связь между произведениями Тетралогии отсутствует. На уровне сюжета и героев это так. Но теперь вспомнила об одном сквозном мотиве "Медленного возвращения...": множество фигур, окружающих портрет героя, как в некоторых карточных колодах рисуют Джокера в окружении уменьшенных изображений дам и королей. Вот этот образ в "Учении.." присутствует. Рассказчик в окружении множества ландшафтов. Человек в пейзаже.

0    0

Никогда еще не доводилось мне читать настолько интровертную книгу. Все повествование прочувствовано и переработано отделами центральной нервной системы автора и только после этого закодировано, переведено в буквенные символы и отпущено на бумагу в свободное плавание. Возможно поэтому, центр мозга, получающий и обрабатывающий первичную входящую в него информацию, заставлял меня перечитывать абзацы снова и снова, не понимая и не принимая ее, в то время как на уровне эмоций я уже все получила.
Так ли важна форма, в которой ты получаешь источник эмоций. От картины вполне может исходить словесная эмоция, или текст произведения преобразовываться в сознании в картинку. А ведь часто красота природы, визуальный образ у нас ассоциируется с запахом, а слова легко могут иметь цвет.
Тетралогия состоит из четырех отдельных историй.
Но не могу, не хочу воспринимать их в отдельности друг от друга. И поэтому снова и снова перечитываю в поиске. Первая моя находка была в схожести периода действия. И я даже не про страны и послевоенное время. Во всех книгах герои находятся на разломе времени до/после. Описатель ландшафтов, который возвращается с севера, писатель, который, наконец, нашел тему для своего творения, отец, познавший жизнь до и после рождения ребенка, человек, вернувшийся на родину в деревню. Все они делят на то что было до и то что стало теперь. В каждой истории описывается именно этот процесс внешнего и внутреннего изменения. А еще каждый находится в определенном социальном статусе – он чужак. Он еще не писатель, он чужд этому и еще ищет, он чужой в этой северной деревне и чужой дома, он живет с ребенком в чужой стране и сам ребенок до определенного времени воспринимается как нечто чуждое, он, который возвращается домой, но уже чужой для своих родных. Он, кто-то, тот, любой, взрослый, ребенок – столько обезличенного и столько личного во всем этом. Ведь этим кто-то и им может стать любой из нас. Тема чужака и тема одиночества центральна для всех частей тетралогии. Одиночество истинное, связанное с отсутствием других, одиночество в семье, одиночество в толпе людей, одиночество вернувшись домой найти своих родных чужими. Возможно поэтому герой всех историй направлен «в себя» и окружающий мир воспринимается сквозь призму внутреннего созерцания.
Тетралогия состоит из четырех отдельных историй.
Но несмотря на все это
«Связь возможна», – написал он под рисунком. «Каждое отдельное мгновение моей жизни соединяется с каждым другим – без вспомогательных сочленений. Существует непосредственное соединение: мне только нужно его дофантазировать».И, повторяя текст несколько, раз создается иллюзия, что ты начинаешь нащупывать эту связь, эту ниточку, которая поможет распутать весь клубок. Вначале это происходит на интуитивном уровне, неосознанно понимаешь, что сюжеты неразрывно связаны и повторяются даже не в словах, а в эмоциях и общей истории, словно уже ранее очерченный и прорисованный ландшафт предстает перед иным углом.
Потому что мне было известно...
Мне-то было хорошо известно: взаимосвязь возможна. Каждое отдельное мгновение моей жизни соединяется с другим, смыкаясь напрямую — без вспомогательных сочленений. Существует непосредственное соединение: мне нужно только вызвать его образ силою воображения.Да, ландшафт и точки координат, которые подсказками автор разбросал по всем частям книги – деревня с братом и сестрой, детство, писательство, роман. В каждой из книг есть точки, соединяющие все в общую картину, общий ландшафт.
Я не права, у меня очень мало доказательств, но я утверждаю, что эти истории – истории двух – автор и персонаж. Причем иногда они меняются местами, меняется местность, имена, но координаты остаются, как отпечатки пальцев. Все книги тетралогии бесконечно биографичны. Разве можно найти разрыв между автором, созерцающим картины Сезанна и нашедшим свою тему (красота форм и ландшафтов?), (начало?) от истории детства и отцовства (кризис изменений?) , а может это о завершении творческого пути и незавершенности творческой мысли (возвращение?). Цепочка творение-начало-перелом-возвращение. И неужели это не об одном человеке?
«… описать полевые формы детства (его детства); начертить планы совсем других «интересных точек»; дать в продольном и поперечном разрезе все эти, поначалу такие непроницаемые, но пробуждающие в памяти чувство родного дома, знаки лугов детства – не для детей, а для себя самого» Чьи это слова? (Зоргера, рисователя ландшафтов, или отца, который пытается через детство ребенка вспомнить и воспроизвести себя, а, может быть, автора). А Грегор, вернувшийся домой в деревню, не конец ли это истории об отце, писателе. Или это продолжение романа о Зоргере? Нет?
«Он увидел и прочих обитателей деревни, на которых он до сих пор, как правило, мог смотреть только как на группу лиц, злорадно поджидающих его конца» или рассуждения Зоргера об ответственности за сестру и брата… А кто это сказал?
Эта книга похожа на ускользающую субстанцию, из которой пытаешься создать четкие контуры и формы впечатления, а они вопреки всему продолжают быть размытыми и не поддаются упорядочиванию и переводу эмоций в буквенные символы. И пытаясь привести все к единому целому и найти взаимосвязь, создается впечатление, что пытаешься что-то большое и нематериальное поместить в четко очерченные формы. Это то же самое что спрятать радость в спичечный коробок и положить в карман.
Неблагодарное и довольно сложное дело переписать на чистовик миллион мыслей и эмоций, которые возникали и ускользали во время чтения. Причем если при первом прочтении самое сильное впечатление было от третьей книги - детство, то второй раз Медленное возвращение домой убило наповал, я нашла в ней все чувства и эмоции, которые я прочитала в последующих частях, словно вся жизнь, описанная со второй по четвертую книгу вылилась в историю о Зоргере. Книга сильнейшая, очень много дает о чем подумать и что самое интересное, хочется перечитать еще раз для создания еще более очерченной формы, но возможно это невозможно.

0    0

Обдумывая отзыв и "сканируя" свои впечатления от книги , я вдруг осознала, что благодаря интернету и общению на разных форумах, у меня выработалась привычка "аргументировать-отстаивать-защищать" свое мнение. И я уже забыла, что это совсем необязательно.
Вечно сомнения и вопросы. А вдруг я что то не так поняла? Или не нашла достаточной информации по теме. Вдруг тут тааааакие глубины, а у меня не получилось их рассмотреть и постигнуть? И, наконец, самое главное - как, ну как показать другим то, что вижу я? Меня всё время клонит куда-то не туда когда я пишу рецензии. Как у Черномырдина "какую партию не создавай, всё равно получается КПСС", так и у меня с рецензиями - впечатления разные, столько всего внутри бушует, а на экране вывожу сотую долю, да и то совсем не то, что по сути важно и "лично моё". Впрочем, заканчиваю это лирическое отступление-вступление.
К счастью, речь сейчас пойдет о книге, к которой понятие "аргументы" вообще не применимо, на первый взгляд) Тем не менее, именно аргументы помогут мне объяснить парадоксальность моего отношения к книге.
Начну с того, что книга мне понравилась. Хотя она прошла мимо меня. Никаких противоречий.
Во-первых, это книга мужская. Во всяком случае, первая и третья часть однозначно. При всем уважении к мужчинам, конечно. Глубоко убеждена, что женщина никогда не напишет в такой манере. Ноль эмпатии. Всё настолько "предметно " и сухо, настолько антиэмоционально, что у меня при чтение первой части возникло стойкое ощущение, будто я иду по пустыне. Нет воды, нет прохлады, нет ветерка, нет жизни. И я зачем-то бреду с автором, общение с которым физически тяжело дается. "Заберите меня отсюда! Ненавижу шапки и фольгу!". Я засыпала сто раз, читала и делала параллельно зарядку. Мне двухтомник китайского эпоса дался легче, чем эти 150 страниц. Но теперь я точно знаю насколько , оказывается, нуждаюсь в чувственном и эмоциональном наполнении в литературе.
Очень. Пасмурно. Холодно. Томик Хандке в руках. Это то , что меня теперь реально пугает.
Первая часть это, имхо, рассказ человека на фоне глубочайшей депрессии. Красной нитью проходит чувство вины. Долго думала, что же мне это всё напоминает. И вспомнила - Эльфрида Елинек. Такое впечатление, что среди немцев и австрийцев есть часть людей, которая зачем-то берет на себя крест вины за ошибки предков. Или еще кого-то. И тащит этот неподъемный баул , который висит на них мертвым грузом - искупить они ничего не могут , попросить прощения - так у кого и за что, они сами ничего не сделали, о каком прощении речь. А груз вины давит и не дает жить нормально - в мире с собой. Отсюда это тяжкое неудобоваримое "внутреннее наполнение" - самонаказание или самоизолирование, отчуждение, одиночество, отстраненность. Есть ощущение, как будто попал в чей-то сон. Граница между иллюзий и реальностью абсолютно размыты. И этот кошмарный язык, как мне кажется, специально используется автором именно для передачи вот этого пограничного (или уже заграничного) с депрессией состояния.
Остальные части книги воспринимаются полегче. Не покидало ощущение, что автор описывает то ли становление мужчины, то ли отношение к каким-то базовым вещам - женщинам, детям, родне, искусству, работе. В самом конце это что то типа резюме пережитого личностного кризиса - так я это поняла. Познакомившись с биографией автора, еще раз убедилась, что таки да, всё это личное и, видимо, очень болезненное.
Повторюсь, тематика книги и многие суждения автора (то, как я их поняла) мне настолько не близки, что говорить подробно просто не имеет смысла. Остается только поблагодарить П. Хандке за знакомство с многими художниками и , в первую очередь, за знакомство с творчеством Сезанна. Это было по-настоящему прекрасно.
Но есть еще одна вещь, за которую я хотела бы поблагодарить Хандке и это именно то, почему мне книга понравилась. У него невообразимый талант - он умеет оригинально, точно, кратко не только описывать, но и называть явления, ситуации, вещи. Это даже не литературный талант. Нечто шире. И, по-моему, довольно редкое явление. "Мгновение вечности" (вечное настоящее) для меня 100% шедевр.
Быть избранным это значит что тебя выбирают
Давным-давно Зоргер приписал себе способность к счастьюЯ могу кем-то восхищаться, – какое освобождение
Человеку, который живет, интересно, где что еще живет То, чем я представлял себя в собственных мыслях, – это все пустое; я лишь то, что мне удалось вам сказатьКому можно посоветовать эту книгу? Затрудняюсь сказать. В моем понимании, это одна из самых тяжелых книг о личностном кризисе. И одна из самых лучших и правдивых книг на эту тематику, имхо. Но читать её находясь в таком состоянии категорически не советую. Порекомендовать её могу тем, кто интересуется внутренним миром человека и кого не бесит периодический поток сознания, из которого, тем не менее, то тут, тот там, на свет Божий проникают чистые, яркие лучи - последствия и результаты посткризисной личностной трансформации. В этом плане, строго говоря, еще стОит поблагодарить автора за искренность.

0    0