Книга: Дневник (Нагибин Юрий Маркович) ; ПРОЗАиК, 2020

Любимый мною уже почти пятьдесят лет, ещё с прочитанного в юности сборника "Переулки моего детства" писатель конечно не нуждается во всех наших отзывах. Но в этом издании настолько все порадовало, что невозможно не выразить благодарность. Я бы сказала так: издано с уважением и к автору, и к читателю. Спасибо!

0    0

Поздняя жесткая проза Нагибина, те же разруганные и расхваленные на все лады «Дневники» – пожалуй, самое верное чтение в нынешние непростые времена. Чтение вполне очистительное. Точнее – побуждающее к мужественному разбору нравственных завалов, что всё старательней человек громоздит на своем пути, подчас полностью закупоривая дороги в будущее. Хотя и обольщаясь при этом обманом бесконечно-безответственного настоящего. «Да я твердо уверен, — предваряет свою главную книгу Юрий Маркович, — что совершенная искренность и беспощадность к себе… могут заинтересовать других людей, ибо помогают самопознанию».



Именно самопознания, беспощадного и искреннего – вот, чего не хватает сегодня человеку. Зараженному вирусом, безнравственности. Серьезным и глубоко затаившимся. Обусловившем, может быть, вирусы последующие. О коих мы мало хотим знать, кроме одного – когда они сами собой исчезнут. А они продолжают сидеть внутри. Ими пущены глубокие корни. Прежде, чем их выкорчевать из себя, их надо познать. Что подчас оказывается еще больней…



«…Есть горькое удовлетворение в том, — беспощаден в правде о человеческой сути уставший от этой самой сути Нагибин, — чтобы родиться и жить и, наверное, погибнуть тогда и там, где сорваны все маски, развеяны все мифы, разогнан благостный туман до мертво-графической ясности и четкости, где не осталось места даже для самых маленьких иллюзий, в окончательной и безнадежной правде. Ведь при всех самозащитных стремлениях к неясности, недоговоренности хочется прийти к истинному знанию. Я все-таки не из тех, кто выбирает неведение. Я не ждал добра, но все же не думал, что итог окажется столь удручающ. До чего жалка, пуста и безмозгла горьковская барабанная дробь во славу человека!..»



Очевидно, на возможный вопрос – верил ли сам Нагибин в человека? – можно было бы ответить словами Бродского, когда поэт отвечал на точно такой же вопрос о Боге: верите ли вы в него или нет? «Временами – да, — отвечал Бродский, — временами – нет». Нагибин в человека, впрочем, как и в себя, верил временами. Заполняя перерывы веры мучительными поисками чужих и своих ошибок, приводящих к неверию. Далее шло раскаяние. Понятно – собственное. И вера с мучительной болью оживала: в себя, в других… Хотя и омытая поздними слезами: раскаянного предательства, отмщенных неправд, отмоленного зла. Как, например, о самом страшном грехе писателя – предательстве собственного отца. Греха на самом деле не было, но была непрекращающаяся саднящая боль в душе Нагибина о том, как уходил в забвение самый дорогой для него человек. И этот, выдуманный, по сути, грех мятущаяся душа писателя не могла никак смягчить и сделать невесомым. Потому что невесомой тогда бы оказалась собственная душа…



Время Нагибина вернулось неожиданно. Все вроде бы шло к тому, что в новой благостной жизни ему не место. Не только с тем из им написанного, что забыть и в самом деле не жаль и лучше, как конъюнктуру, отбросить, но и с тем, без чего во времена цивилизационного ЧС никак не обойтись. ЧС главным образом морального толка, а не техногенного, когда всерьез встают вопросы о «жалкой и безмозглой барабанной дроби во имя человека». Как, впрочем, и его, человека, способностях распознать в себе главную цель – победить самого себя...

0    0

Уважаемая Ирина! не доросли Вы, видимо, до такой литературы и таких писателей)

0    0