Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком (Трофименков Михаил Сергеевич) ; Сеанс, 2019

Как все советские дети я любила кино.
Но любовь не ограничивалась только просмотрами, обсуждением и перелистыванием журнала "Советский экран". Лет с 12 я ринулась читать киноведческие книги, посвященные кино зарубежному и, в первую очередь, американскому. Вся эта литература приобреталась, штудировалась с прилежанием, достойным лучшего применения. Часть этих работ, имеющих непосредственное отношение к книге М. Трофименкова, представлена на фото. В мою библиотеку попадали и совершенно бесполезные (с точки зрения информационной плотности) поделки и , напичканные нудной мутью откровения , но были и симпатичные, интересно написанные, а то и просто блестящие книги , , , и некоторых других.
Плюс Юлиан Семенов с его "Экспансией", накачанной под завязку голливудскими гениями с красной подкладкой. Плюс нон-фикшн типа Тима Вейнера.
Так что я - в теме. Подавляющее число имен мне было знакомо, правда, Трофименков добавил массу пикантных подробностей, которых у той же М. Шатерниковой образца 1985 г., быть не могло. Кстати или нет, но эта вереница имен с их сексуальными ориентациями, странными браками, пороками, психическими хворями частенько будила в памяти не к ночи помянутую "высшую социологию" Калмыкова-Климова.
"Голливудский обком" добротно оформлен, тщательно вычитан, для такого труда количество опечаток - минимальное ("концлагерь Бельзен-Бергер" наиболее режет глаз).
Есть некоторые "блошки" вроде "Берлинского экспресса" как "последнего фильма о русских как союзниках". Но после него еще был бесподобный "Зарубежный роман" Уайльдера с его "Полюшком" и добродушными американо-советскими возлияниями.
Впрочем, это все мелочи. Самое главное - меня не зацепил восторженный тон автора, нарочитая близорукость, когда дело касается "светоча социализма", стремление представить персонажей как "бедных овечек, которых никто не пасет", ну и добила апологетика в адрес У. Дюранти.

0    0

We were men of the Lincoln battalion
we're proud of the fight that we made
we know that you people of the valley
will remember our Lincoln brigade.
Woody Guthrie, 'Jarama Valley', 1944 (?)
Не знаю, как в вашем городе, а вот в моем была улица Сакко и Ванцетти. И одна из моих школ практически на ней и стояла. Меня в детстве всегда волновало – кто же они были? Почему мы до сих пор помним их?
Яркая, любопытнейшая книга. Прекрасно изданная, с просто бесконечным фотоматериалом (и, как обещают, лишь первая часть тетралогии). Трофименков всегда пишет одинаково, от синтаксиса до разделения мира на правых и левых, но, возможно, в этот раз материал был столь органичен, что вышло и правда здорово.
Итак, интересно и поучительно об интереснейшей эпохе – о интербеллуме с небольшими экскурсами в начало века. О тех людях, кому хотелось изменить жутковатые порядки неограниченного государственным вмешательством капитализма. От бледно розовых до неистовых комми, и, главное, не о европейских, хорошо известных и вошедших почти в каждой стране в пантеон великих людей, а об американцах, о людях, где последующая холодная война, всякие Маккарти и КРАДы вытравили саму память о том, что когда-то заметная часть творческой элиты не просто были левыми или левенькими, а прямо или косвенно состояли в коммунистических организациях.
Удивительное время, когда американка могла стать советницей китайских коммунистов, немцы учили американцев марксизму, а негры ехали в СССР снимать фильмы о расовых притеснениях. Краткий миг, когда мировая революция не казалась столь отдаленной, была где-то за углом. Об этом писал Хобсбаум в , об этом, хотя и несколько под другим углом, писала Катерина Кларк в своих работах о и , манящих маяках советской культуры, к которым мотыльками стремились западные (и не только западные) интеллектуалы.
Трофименков (совсем не в академической манере, конечно) заметно дополняет Кларк. Просто диву даешься, сколько американцев приехали к нам, в Москву и Ленинград, учиться новому искусству. И как потом преломляли его там, за океаном. Сценаристы, писатели, композиторы, хореографы, актеры. И всем им, вернее – почти всем, все это аукнулось черными списками, запретами на профессии, для некоторых сроками. Но это было потом, потом, лет через десять-пятнадцать, а пока все ехали к нам, постигать новый мир.
Собственно, книга обо всем, с некоторой хаотичностью смены экспозиций – вот человек в СССР, вот он уже в Нью-Йорке, горит желанием менять мир, а вот он в Голливуде снимает фильмы и получает бешенные деньги, но с партбилетом в кармане. А вот его допрашивают в КРАД. И кто-то сдает всех, а кто-то идет в тюрьму.
Книга в первую очередь о людях, о моде и внутреннем стержне, о временном и постоянном, простите за трюизм. Кто-то помогал Испании искренне, кто-то для пиара, а потом раскаивался. Но все же удивительно из современности читать про все эти книги, многочисленные пьесы о стачках, проекты Рузвельта. Настолько это не вяжется с современным образом Америки как цитадели совсем других ценностей. Однако все закономерно – такой бум социально-ориентированного искусства был вызван жуткой депрессией, ужасы которой не в пропаганде рождены.
Любопытно и то, с каким сопротивлением относились бизнес-круги и либеральная общественность к инициативам Рузвельта (и насколько было очевидно, что все эти агентства по трудоустройству, мечты о втором Билле о правах и прочее, прочее не переживут самого Рузвельта). Глухое, отчаянное сопротивление, подрывная работа, бойкоты и т.д. Рузвельт был святым человеком, если не сорвался к стандартным внеправовым методам проведения своих инициатив в жизнь.
Но довольно о Рузвельте, ближе к людям. Все эти Рапфы, Фицджеральды, Трамбо и прочие интересны, в чем-то даже понятны. Но шокируют мое воображение все же Розенберги, детей которых после казни усыновил один из поэтов-коммунистов. Как ни крути, такую уверенность не с чем сравнить, кроме как со стойкостью в пытках ранних христиан. И вновь хочется спросить – что же это была за военная тайна, которую знал каждый Мальчиш, а мы теперь не знаем?

0    0

Автор подробно описывает ту часть истории Голливуда и США, которая до выхода его книги оставалась практически белым пятном. Мы, например, слышали, что Чарли Чаплин симпатизировал СССР и даже подвергался за это гонениям, но о том, каким именно, большинство отечественных читателей имело очень смутное представление: по идеологическим причинам эта тема в Советском Союзе была полузапретной. Тогда как коммунистическое движение в США подстегивали разные обстоятельства, в первую очередь социальные достижения СССР и не в последнюю — Великая депрессия, заставившая американцев усомниться в совершенстве капиталистического строя.
Американцы, как и русские люди, жаждали социальной справедливости, и с особой силой эта жажда проявилась в тридцатые годы не где-нибудь, а в Голливуде. Тогда американцы зачастили в Россию. Самой заметной частью паломников были театральные деятели. Они были под большим впечатлением от достижений МХАТа, который в первой половине двадцатых годов триумфально проехался с гастролями по Америке. В ту пору американцы видели Советскую Россию такой, какой она была на самом деле (никаких сопровождающих лиц к ним не приставляли): необычайно бедной, но изо всех сил рвущейся к светлому будущему и счастливой в ожидании его наступления. По возвращении в Америку паломники пытались насаждать идею социальной справедливости на родине и добивались некоторых успехов, чем спровоцировали знаменитую антикоммунистическую «охоту на ведьм», которую вел сенатор Джозеф Маккарти.
Автор обрушивает на читателя невероятное количество фактов. Но после знакомства с ними начинаешь воспринимать несколько иначе определенные аспекты современного мира: все это уже было, было, было.

0    0