Книга: Брошенные машины (Нун Джефф) ; АСТ, 2018

►Мне было тревожно открывать эту книгу. А вдруг я не вынесу её обречённости? Или, хуже того, не смогу прорваться сквозь путанное повествование и вообще не пойму, о чём она?.. Закончилось тем, что я полюбила эту книгу — как оплот среди утрат, одиночества и разобщённости, в которые ввергнуты герои. И мы с вами, если уж на то пошло.◄
Неожиданно, но главная мысль книги точно отражена в её заголовке. Брошенные машины — это те люди, что «остались на обочине». Всё, что делало их живыми, вело их по жизни, — всё это ушло, и теперь они похожи на брошенные машины: «просто стоят, как будто водитель просто вышел на пару минут, а потом вдруг решил уйти прочь». Они утратили близких людей, своё лицо, память и самое себя. Для главной героини — Марлин Мур — её дочь Анджела была самым дорогим существом на свете. И вся эта книга, написанная Марлин в дороге, когда она с попутчиками искала особые зеркальные осколки по заказу одного коллекционера, — это попытка отвлечься от утраты.
Итак, история Марлин начинается в мире, который охвачен странной болезнью, названной шумом. Болеют люди, «болеют» приборы, шум мешает принимать сигналы из окружающего мира, поэтому прежняя жизнь утрачена, а люди в условиях острого дефицита достоверной информации потихоньку сходят с ума. Ну знаете, мозг любит сам заполнять пробелы. Некоторым хуже, чем другим; их «болезнь» прогрессирует, и моментов просветления всё меньше, а лекарств, чтобы продержаться между ними, нужно всё больше. Вот в таких условиях Марлин с попутчиками («компания больных придурков», по выражению одной из них) должна была ездить по всей Англии, собирая особые артефакты по поручению некоего коллекционера. И Марлин делала это, но не столько ради денег, сколько ради обладания хоть какой-то целью для дальнейшего существования. А что? Если все обречены, то эта цель ничуть не хуже других, столь же бессмысленных.
На своём пути Марлин видела множество странных, необыкновенных, причудливых людей и вещей. Например, однажды она побывала в Музее хрупких вещей, где на последнем этаже хранились хрупкие книги. Их нельзя прочесть дважды — это ли не метафора памяти, которую постепенно утрачивают персонажи? Ведь с памятью Марлин было то же самое: шум сперва сделал воспоминания нечитаемыми, а потом уничтожил. Марлин хотела восстановить память о дочери, поэтому и взялась писать книгу — хронику последних событий, поисков, чувств, мыслей.
Впрочем, кажется, это была не единственная причина путешествовать и вести записи. Когда однажды Марлин сказала: «мы все потерялись», я подумала в первую очередь об утрате связи с другими людьми. Шум искажал не только сигналы от приборов или зеркал, он искажал вообще все сигналы, которые мы можем воспринимать органами чувств. Из-за шума каждый человек в том мире оказался изолирован в пределах собственного тела и разума, замкнулся в собственном мирке. Из-за шума стало трудно почувствовать связь с другим человеческим существом, — что это, если не кромешное одиночество? Да ещё и усугублённое тем, что вокруг так много людей.
Я думала, путаное сознание Марлин и неясность происходящего будут напрягать меня сильнее, но всё оказалось не так плохо. Потому что ничего нового: жить больно, ориентиров нет, и ничего точно мы не знаем. Да, повествование размыто, но на это легко закрыть глаза, потому что всё остальное как в реальной жизни. Да, книга переполнена символическими событиями: путешествие на край мира, лошадь с ранами и красный лимузин, книга с рассказами По и красная комната в турагентстве, шум и осколки зеркала — кажется, по замыслу автора это всё должно что-то значить. Но какая разница, в конце концов? Странности просто принимаешь.
Хотя я не была бы собой, если бы не искала всему разумное объяснение. Шум — это болезнь органов восприятия? (Раз уж есть люди с иммунитетом). Например, болезнь, похожая на неврологические расстройства, которые описывал в своих книгах Оливер Сакс? (Раз уж есть лекарство, облегчающее симптоматику). Или это какой-то сбой в технологиях, уровень которых просто зашкаливает для нашего понимания? (Раз уж многие люди видели одно и то же). Всё близко, но всё не то. В случае с «Брошенными машинами» попытка найти объяснение была настолько лишней, что пришлось перечитывать книгу с начала, когда я вдруг осознала, что разумнее всего списать происходящее на магию. Мне было бы намного легче, если бы автор предупредил меня про магию в самом начале. Впрочем, я как бы провела эксперимент над собственным восприятием и мышлением, узнала о себе что-то новое, — возможно, что-то такое и было целью автора, из-за которой он не стал давать происходящему однозначное объяснение?
Но оставим психоанализ автора специалистам и вернёмся к магии. Она начинается с зеркал, и тут уж любой догадается, откуда у книги растут ноги, когда автор то и дело ссылается на «Алису в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. А ещё в тексте чувствуется (но это уже на уровне инстинктов) сильное влияние Генри Джеймса и Эдгара По. Если бы все трое жили в 2001 году и однажды решили написать книгу в соавторстве, то у них бы точно получились «Брошенные машины». Почему По, понятно, — мрачные картины, сцены, похожие на сцены преступлений (хотя каких-то особенных преступлений в книге нет); причудливые видения того, чего никто не видит, переходящие в мистику; самонаказание и саморазоблачение за грехи, выдуманные или реальные. Да и попутчица Марлин читает сборник рассказов По — небольшой, но заметный реверанс.
С Генри Джеймсом сложнее. Я настолько восхищаюсь его мастерством умолчания, что всегда в первую очередь вспоминаю о нём, когда вижу какую-то трагедию, которую персонажи избегают называть прямо. В данной книге не столько персонажи, сколько автор избегал рассуждений о природе шума (речь именно о происхождении, а не о проявлениях), а персонажи лишь поддерживали его в этом. И ещё умолчания Марлин — когда ей приходилось хуже всего, она избегала любых упоминаний о дочери, но когда становилось лучше, она тщательно фиксировала все воспоминания, чтобы потом перебирать их, как сокровища. Эти странные колебания оставляли зияющее чувство пустоты от её эмоций, и в кульминации книги я вдруг подумала, что было ещё кое-что, о чём не могла сказать Марлин всё это время.
О чувстве вины. Когда она с помощью последнего осколка зеркала и перьевой ручки с потусторонними чернилами пыталась дать той девочке «импульс к существованию», говоря прямо, оживить в её теле свою дочь, — это была очень сильная по эмоциональному накалу сцена. Словно падение от надежды в пучину беспросветного отчаяния. И произошло это не только из-за любви Марлин к Анджеле, но и из-за колоссального чувства вины — того самого, которое может испытывать лишь мать, которая не смогла спасти своё дитя от страшной смерти. Впрочем, это могут быть просто домыслы.

0    0

Этот осколок зеркала нужно хранить в темном шкафу, за дверцей с замком. Иногда, когда никого вокруг, ты будешь подходить к шкафу, отпирать, достанешь осколок, завернутый в мягкую ткань, бережно развернешь его и сядешь с ним на широкий подоконник. Из окна видна мерцающая зеленая неоновая вывеска на доме напротив: то ли ьвокрец, то ли булк. Зеркальная поверхность пойдет рябью, ты окунешь руку в этот омут и вытянешь горсть рыхлых страниц, истерзанных дешевым слепым шрифтом. За подарок осколка зеркальной двери плата одна - печаль.

0    0

Я уже и не помню, когда я в последний раз прикасалась к тебе, к твоей коже. Потому что боюсь передать информационный сигнал, который окажется слишком болезненным. Невыносимым."Брошенные машины" - вот настоящая страшная сказка, а не то что там. Вот жуткая сказка-правда наоборот о разбитом зеркале тролля. На осколки разлетелось сердце человечества, а толченое серебряное стекло теперь включено в обмен веществ каждого из нас, его не извлечь, не вытравить, без него сейчас не выжить, оно заполнило легкие, течет в кровеносных сосудах, его помпует сердце, оно на дне твоих зрачков, "нервы, ствол мозга... раскрываются и настраиваются на прием. Чтобы впитать в себя этот испорченный мир - всеми пятью чувствами". Что оно?..
 
Книга поставила мне диагноз (всегда содрогаюсь от жути, когда вижу, что автор знает меня, до самой утробы, меня самую, через пространство и время). Я узнала все симптомы, он описал всё, что я чувствую: хрупкость этого мира, болезненность "реальности", необратимость утраченного... Кто он, чтобы знать меня?..
Состояние стабильное. Что скрывалось за этим словом? Стабильный. Такое слово. И что оно значит? Стабильный, то есть устойчивый. Находящийся в равновесии, на самом краешке. На грани падения.Самое страшное в этой книге - наличие сюжета и линейный рассказ, не поэтичный хаос бреда, не мозаика фрагментов, которые нужно старательно склеивать логикой и анализом, а прямая линия твоего ежедневного кошмара. Путешествие, в котором переживаешь каждую минуту (да еще и не один раз). (Точно бесконечный коридор реанимационного отделения, от туалета до палаты, в полубреду, в полузабытьи, "весело" прыгают стены и пол, что-то капает на линолеум... Главное, не смотреть на себя в зеркало... Кто там?) Путешествие в безысходной надежде отремонтировать сломанное, исправить непоправимое, собрать стеклянную пыль, развеянную по всему миру. Путешествие с такими же больными случайными попутчиками. Кто они? Ты не поймешь никогда. Кто они?..
...я разглядела его глаза. Они были живыми. Не мёртвыми, как лицо. Беспокойный, тоскующий взгляд, воспламенённый глубинной болью, мечущийся в поисках распавшихся связей. Человек там внутри, под застывшей маской, отчаянно рвался наружу.Самое страшное, что мир этой книги уже наступил (или всегда был таким?). Слишком много информации. И вся информация с экранов больна, она не информирует. Каждая новость проступает исключительно через дымку шума, помех, искажений. Информация отображается в различных источниках, искривляется, отражается сама в себя, это рекурсия правды-лжи, и который из отпечатков всплывает как истинный, не знает уже никто. "Разговоры-воспоминания, разговоры-цитаты, а не разговоры-творения..." И все произнесенные слова стираются от произнесения. Чтобы запомниться или чтобы забыться?.. Последние мгновения из чужих жизней на фотографиях, голоса старых фото... Также в шуме не тех воспоминаний: этот человек твой отец? что ты помнишь о нем? что придумала ты сама? что твоя мать? почему он ушел? куда он ушел? Кто он?..
Эта книга о самом страшном - о смерти, о смерти ребенка. Смерть не может быть постигнута живым. Смерть - это безумие, безумие осознания необратимого. Жизнь - музей хрупких вещей. Боюсь, надо сказать правду - это музей хрупких, уже разбитых вещей. Ты никого не можешь вернуть, никого, ни самых дорогих, ни самых ненавистных, ни самого себя, ты не имеешь благодати даже помнить, и не имеешь благодати даже забыть. Потому что память - это больная информация, полная шумов, помех, искажений, шипения и треска. Кто он был?.. Он не может быть мертв. Это только информационный шум, помехи, искажения, шипение и треск... Каждую ночь во сне сознание снова и снова прокручивает сценарий - он жив и неважно, что ты видела гроб, сон ласково предлагает варианты, которые всё объясняют. Смерть - только информационный шум... Жизнь - только информационный шум... Но ты все равно день за днем ​​впустую пытаешься "отыскать упорядоченные элементы в этом хаосе. Найти некий смысл, некую систему. Вот такая задумка". И веришь, что где-то существует волшебный островок, нетронутый порчей, что есть такая машина, которая выпрямляет все сигналы и знаки в чистые, которые "означают только то, что означают, и ничего более". Где он? Отказ от информации не спасает: не читать больные новости, не смотреть в глаза, не искать себя в зеркало - не быть?..
Это страшный мир... не книжный, нет... этот мир вокруг нас заикается в вечном дежавю, "свет дробится на части", "музыка распадается по нотам", "мы видим только фрагменты", "Все теряется, и ничего уже не восстановишь и не сохранишь. Нет ничего постоянного, закрепленного", "[орфограф] пытается найти слово, которого нет". Кошмары будничности стоят на вечном повторе. Даже хаос пустословия закольцован в цикл - глобальное недопонимание. Кто ты, кто ты, кто ты?.. Я не узнаю себя в зеркале, кто эта тетка? Я стараюсь не смотреть. "Мы теряем себя. Теряем все связи и воспоминания, все мгновения жизни одно за другим". Я тону в себе. Какая из моих многих масок всплывает сегодня? Профессия? Статус? Возраст? Я относительно моих близких?.. друзей?.. которых из друзей?.. Кто я ?! Тебя нет в этих зеркалах, ты не отражаешься в глазах собеседников, покрытых серебряным зеркальным налетом, искаженными отражениями не-тебя. Кто ты? Кто ты для себя и для других? Кто ты после смерти ребенка? Кто ты для живого? Кто ты для другого, который цепляется за тебя и хочет видеть в тебе кого-то. Кого он придумал?.. Он думает, что здоров, что имеет иммунитет к шумам и искажениям... это пройдет, обязательно пройдет... мир не прогнется под ним... Кто ты?..
История Нарцисса, влюбленного в собственное отражение, - история человечества. Как возникло это знаменитое самоосознание? Благодаря взгляду на себя - благодаря зеркалу. Постижение человечности через созерцание своего отражения. Больные зеркала - больная человечность, больная, искаженная информация, зеркала больше не отражают, люди больше не человечны. Они утонули в себе. Остались только пустые проржавевшее оболочки, брошенные машины. Кто в зеркале? Это я?.. Кто это?..
История как набор сломанных жестов и знаков, растерявшихся по дороге оттуда сюда, когда все значения рассыпаются и ускользают.История человечества и история человека - как утопание в зеркале, одновременно утопание в себе и невозможность увидеть себя. "Не смотри на себя, если ты заразился". Ты барахтаешься в липком серебре, в собственных отражениях, во множестве возможностей, которые ты не выбрал. И которое отражение, который ты в итоге всплывает - не сможешь отличить ни сам, ни твои близкие. "Может быть, мне будет легче. Воспоминания сами собой отомрут. И я потеряю сябя - навсегда". Вечное болезненное состояние, перегруженное восприятие, обостренные запахи, цвета звуков, осязаемость слов и "тупая нечувствительность к чужой боли". И банальный вопрос, чтобы оживить который понадобилось царапать по тонкой коже острым старым чернильным пером: "Как вернуть любовь, если ее больше нет?" - "...среди этих кусочков и крошек жизни, катышков пыли и сахарных песчинок, семян каких-то цветов, мелких частичек меня, чешуек отшелушившейся кожи, молекул, там, в самом низу..." - "Любовь, замкнувшуюся в себе. Которая уже никогда не раскроется".
Этот мир - музей хрупких вещей. Ты его экспонат. Слова, проговоренные вслух, исчезают. Кто ты? Передатчик, приемник, канал трансляции, сшедший с ума орфограф, пытающийся найти несуществующее волшебное слово, которое всех спасет, - сбойная, больная машина... водитель... пассажир... Куда тебе?
Бедняга водитель был заперт в кабине, живой или мёртвый, пока непонятно.Кто-то заперт в шрёдингеровом мире... мы заперты в нем... живой или мертвый... живые или мертвые... Кто я?..
"Пусть нам будет хорошо" - пустые слова, которые ничего не значат. Пусть нам будет хорошо... На самом деле - не будет.
Это — всё. Больше уже ничего не будет. Всё бесполезно. Ещё несколько месяцев жизни, а потом — недель жизни. Дней жизни.
Часов, минут и мгновений. Всё…Па-беларуску крохкія рэчы...

Я уже и не помню, когда я в последний раз прикасалась к тебе, к твоей коже. Потому что боюсь передать информационный сигнал, который окажется слишком болезненным. Невыносимым."Кінутыя машыны" - вось сапраўдная страшная казка, а не тое што там. Вось вусцішная казка-праўда наадварот пра разбітае люстэрка троля. На аскепачкі разляцелася сэрца чалавецтва, а тоўчанае срэбнае шкло цяпер уключана ў абмен рэчываў кожнага з нас, яго не дастаць, не вытруціць, без яго цяпер не выжыць, яно запоўніла лёгкія, цячэ ў крывяносных сасудах, яго пампуе сэрца, яно на дне тваіх зрэнак, "нервы, ствол мозгу… раскрываюцца і настройваюцца на прыём. Каб увабраць у сябе гэты сапсаваны свет - усімі пяццю пачуццямі". Што яно?

Кніга паставіла мне дыягназ (заўсёды скаланаюся ў вусцішы, калі бачу, што аўтар ведае мяне, дп самай нутрыны, мяне самую, цераз прастору і час). Я пазнала ўсе сімптомы, ён апісаў усё, што я адчуваю: крохкасць гэтага свету, хваробнасць "рэальнасці", незваротнасць страчанага... Хто ён, каб ведаць мяне?..
Состояние стабильное. Что скрывалось за этим словом? Стабильный. Такое слово. И что оно значит? Стабильный, то есть устойчивый. Находящийся в равновесии, на самом краешке. На грани падения.Самае страшнае ў гэтай кнізе - наяўнасць сюжэту і лінейны аповед, не паэтычны хаос трызнення, не мазайка фрагментаў, якія трэба спраўна склейваць логікай і аналізам, а прамая лінія твайго штодзённага кашмару. Падарожжа, у якім перажываеш кожную хвіліну (ды не адзін раз). (Помніш? Як бясконцы калідор рэанімацыйнага аддзялення, ад прыбіральні да палаты, у паўтрызненні, у паўсвядомасці, "весела" скачуць сцены і падлога, нешта кропае на лінолеум... Галоўнае, не глядзець на сябе ў люстэрка... Хто там?) Падарожжа ў безнадзейным спадзяванні адрамантаваць зламанае, выправіць непапраўнае, сабраць шкляны пыл, развеяны па ўсім свеце. Падарожжа з такімі самымі хворымі выпадкоўцамі. Хто яны? Ты не зразумееш ніколі. Хто яны?..
...я разглядела его глаза. Они были живыми. Не мёртвыми, как лицо. Беспокойный, тоскующий взгляд, воспламенённый глубинной болью, мечущийся в поисках распавшихся связей. Человек там внутри, под застывшей маской, отчаянно рвался наружу.Самае страшнае, што свет гэтай кнігі ўжо наступіў (ці заўсёды быў такім?). Зашмат інфармацыі. І ўся інфармацыя з экранаў хворая, яна не інфармуе. Кожная навіна праступае выключна праз смугу шуму, памех, скажэнняў. Інфармацыя адлюстроўваецца ў розных крыніцах, крывіцца, адлюстроўваецца сама ў сябе, гэта рэкурсія праўды-хлусні, і каторы з адбіткаў усплывае як праўдзівы, не ведае ўжо ніхто. "Размовы-ўспаміны, размовы-цытаты, а не размовы-стварэнні..." І ўсе прамоўленыя словы сціраюцца з прамаўленнем. Каб запомніцца ці каб забыцца?.. Апошнія імгненні з чужых жыццяў на фотаздымках, галасы старых фота... Таксама ў шуме не тых успамінаў: гэты чалавек твой бацька? што ты помніш пра яго? што прыдумала ты сама? што твая маці? чаму ён сышоў? куды ён сышоў? Хто ён?..
Гэта кніга пра самае страшнае - пра смерць, пра смерць дзіцяці. Смерць не можа быць спасцігнута жывым. Смерць - гэта вар'яцтва, вар'яцтва ўсведамлення незваротнага. Жыццё - музей крохкіх рэчаў. Баюся, трэба сказаць праўду - гэта музей крохкіх, ужо разбітых рэчаў. Ты нікога не можаш вярнуць, нікога, ні самых дарагіх, ні самых ненавісных, ні самога сябе, ты не маеш ласкі нават памятаць, і не маеш ласкі нават забыцца. Таму што памяць - гэта хворая інфармацыя, поўная шумоў, памех, скажэнняў, шыпення і трэску. Хто ён быў?.. Ён не можа быць мёртвы. Гэта толькі інфармацыйны шум, памехі, скажэнні, шыпенне і трэск… Кожную ноч ува сне свядомасць зноў і зноў пракручвае сцэнары - ён жывы і няважна, што ты бачыла труну, сон ласкава прапануе варыянты, якія ўсё тлумачаць. Смерць - толькі інфармацыйны шум... Жыццё - толькі інфармацыйны шум... Але ты ўсё адно дзень за днём марна спрабуеш "адшукаць упарадкаваныя элементы ў гэтым хаосе. Знайсці нейкі сэнс, нейкую сістэму. Вось такая задумка". І верыш, што недзе існуе чароўны астравок, некрануты псотай, што ёсць такая машына, якая выпроствае ўсе сігналы і знакі ў чыстыя, якія азначаюць толькі тое, што азначаюць, і нічога больш. Дзе ён? Адмова ад інфармацыі не ратуе: не чытаць хворыя навіны, не глядзець у вочы, не шукаць сябе ў люстэрка - не быць?..
Гэта страшны свет... не кніжны, не... гэты свет вакол нас заікаецца ў вечным дэжавю, "святло драбіцца на часткі", "музыка распадаецца па нотах", "мы бачым толькі фрагменты", "усё губляецца, і нічога ўжо не адновіш і не захаваеш. Няма нічога сталага, замацаванага", "[арфограф] спрабуе знайсці слова, якога няма". Кашмары абыдзённасці стаяць на вечным паўторы. Нават хаос пустаслоўя закальцаваны ў цыкл - глабальнае непаразуменне. Хто ты, хто ТЫ, ХТО ты?.. Я не пазнаю сябе ў люстэрку, хто гэтая цётка? Я стараюся не глядзець. "Мы губляем сябе. Губляем усе сувязі і ўспаміны, усе імгненні жыцця, адно за другім". Я патанаю ў сабе. Якая з маіх многіх масак усплывае сёння? Прафесія? Статус? Узрост? Я адносна маіх блізкіх?.. сяброў?.. каторых з сяброў?.. Хто я?! Цябе няма ў гэтых люстэрках, ты не адбіваешся ў вачах суразмоўцаў, пакрытых срэбным люстраным налётам, скажонымі адбіткамі не-цябе. Хто ты? Хто ты для сябе і для іншых? Хто ты пасля смерці дзіцяці? Хто ты для жывога? Хто ты для іншага, які чапляецца за цябе і хоча бачыць у табе кагосьці, некага. Каго ён прыдумаў?.. Ён думае, што здаровы, што мае імунітэт да шумоў і скажэнняў... гэта пройдзе, абавязкова пройдзе... свет не прагнецца пад ім... Хто ты?
Гісторыя Нарцыса, закаханага ва ўласны адбітак, - гісторыя чалавецтва. Як узнікла гэтае славутае самаўсведамленне? Праз погляд на сябе - праз люстэрка. Спасціжэнне чалавечнасці праз сузіранне свайго адлюстравання. Хворыя люстэркі - хворая чалавечнасць, хворая, скажоная інфармацыя, люстэркі больш не люструюць, людзі больш не чалавечныя. Яны патанулі ў сабе. Засталіся толькі пустыя праржавелыя абалонкі, кінутыя машыны. Хто ў люстэрку? Гэта я?.. Гэта хто?..
История как набор сломанных жестов и знаков, растерявшихся по дороге оттуда сюда, когда все значения рассыпаются и ускользают.Гісторыя чалавецтва і гісторыя чалавека - як патананне ў люстэрку, адначасова патананне ў сабе і немагчымасць убачыць сябе. "Не глядзі на сябе, калі ты заразіўся". Ты цялёпкаешся ў ліпкім срэбры, ва ўласных адбітках, у мностве магчымасцяў, якія ты не выбраў. І каторы адбітак, каторы ты ў выніку ўсплывае - не зможаш адрозніць ні сам, ні твае блізкія. "Можа быць, мне палегчае. Успаміны самі сабой адамруць. І я згублю сябя — назаўсёды". Вечны хваробны стан, перагружанае ўспрыманне, абвостраныя пахі, колеры гукаў, датыкальнасць словаў і "тупая неадчувальнасць да чужога болю". І банальнае пытанне, каб ажывіць якое спатрэбілася драпаць па тонкай скуры вострым старым чарнільным пяром: "Як вярнуць любоў, калі яе больш няма?" - "...сярод гэтых кавалачкаў і крошак жыцця, катышкаў пылу і цукровых пясчынак, насення нейкіх кветак, дробных часцінак мяне, чашуек адшалушанай скуры, малекулаў, там, у самым нізе..." - "Любоў, замкнёную ў сабе. Якая ўжо ніколі не раскрыецца".
Гэты свет - музей крохкіх рэчаў. Ты яго экспанат. Словы, прамаўляючыся, знікаюць. Хто ты? Перадатчык, прымач, канал трансляцыі, звар'яцелы арфограф, які спрабуе знайсці няіснае слова, што ўсіх уратуе, - збойная, хворая машына... кіроўца... пасажыр... Куды табе?
Бедняга водитель был заперт в кабине, живой или мёртвый, пока непонятно.Хтосьці зачынены ў шродзінгавым свеце... мы зачыненыя ў ім... жывы ці мёртвы... жывыя ці мёртвыя... Хто я?..
"Няхай нам будзе добра" - пустыя словы, якія нічога не значаць. Няхай нам будзе добра... На самай справе - не будзе.
Это — всё. Больше уже ничего не будет. Всё бесполезно. Ещё несколько месяцев жизни, а потом — недель жизни. Дней жизни.
Часов, минут и мгновений. Всё…

0    0