Книга: Германт (Пруст Марсель) ; АСТ, 2021

А мальчик-то вырос. Неожиданно быстро, как умеют расти исключительно чужие дети. Удивительно скоро, как положено героям многотомных книжных циклов, с каждым произведением становящихся нам все более родными и понятными. Нет больше того хрупкого, болезненно застенчивого подростка. Он, возможно, и болен, но вряд ли скромностью. Терзают его ныне совсем другие заботы, совсем иные муки разрывают сердце и душу.
И даже жаль на краткое мгновение из вечности прощаться с ним тем, с прежним: до сих пор живы в памяти моей описания его встреч с Жильбертой Сванн, неприкрытое восхищение мальчика девочкой из дома-дворца (ах, как много в детстве нам кажется куда величественней и масштабней, чем есть на самом деле!..), его милое стеснение и сомнения в себе, думаю, знакомые и понятные многим из нас.
Марсель уверенно переходит из отрочества в юность. Идет налегке, почти ничего с собой не забирая: прошло, отболело, значит, к новым горизонтам!..
Становится по-мужски более уверенным в себе: женщины из загадочных, практически недостижимых созданий превращаются в прелестных и понятных спутниц (собеседниц, любовниц, просто приятельниц) на долгой дороге судьбы. Флер романтики больше взора не застилает, сохраняя трезвый взгляд на вещи.
Ах, сколько же их все-таки будет здесь, на страницах романа! Прекрасных (каждая, разумеется, по-своему), очаровательных, воздушных, строго элегантных, удивительных, нежных, милых, странных, странных, сладострастных - одним словом, разных.
Кажется, что Марсель, только-только открывающий для себя манящий мир женской тайны (и продолжающий, кстати, тем временем познавать самое себя), хочет узнать их всех - таких непохожих друг на друга, оттого, наверное, столь притягательных. Герцогини и принцессы, простые девушки, замужние дамы... Хочется проникнуть в сокровенные тайны женского сердца, оставить свой след в жизни и душе, а затем идти дальше.
Выбор женщины многое может сказать о характере самого мужчины - даже то, что он, возможно, пытается скрыть. В этой галерее увлечений юного француза, познающего жизнь с ее самых сладких сторон, я бы особое место отвела герцогине Германтской. Вот за выбор этой женщины в качестве идеала - мое почтение юному Марселю. Неглупая, сногсшибательная, непосредственная в своей прелести - да я сама бы могла бы влюбиться в нее, будь я мужчиной и смотря на нее глазами нашего героя. Учтивая, остроумная, прощающая измены своему легкомысленному супругу-герцогу, принимающая с улыбкой у себя в салоне его любовниц, прежних и нынешних, с легким сердцем прощающая промахи и ошибки окружающим (в том числе и нашему повзрослевшему мальчику) и вместе с тем столь острая на язычок, что на него лучше не попадаться. Знающая себе цену. образованная, начитанная, прекрасно разбирающаяся в музыке, литературе, живописи, разностороння и увлекающая, умело показывающая остальным, что же есть на деле истинная аристократия (манеры и вкус, прежде всего, а вовсе не деньги). Меня ни капельки не удивил в этот раз выбор Марселя - странно было бы, если б такая роскошная во всех смыслах женщина оставила его равнодушным, вот тогда бы у меня точно были бы вопросы - к самому герою и автору заодно.
Помните, наверное, кто читал прошлую книгу цикла, как мы вместе с Марселем пытаем проникнуть в эту обитель всего интеллектуального, возвышенного, небанального - дом Сванна. Любовь прошла. Поэтому ныне обратим свой взор на иные достопримечательности. Замок Германтов (привет, заглавие!) станет той самой путеводной звездой - для героя и для нас, станет (в воображении, разумеется) образцом и сосредоточием вкуса, утонченности, а манер, а возможно, и интеллектуальных качеств - как знать, что там окажется в
реальности...
Начнет открывать для себя наш герой постепенно еще один незнакомый доселе мир - мир светской жизни. Одни из самых чудных и запоминающихся страниц романа - это как раз они, посвященные приемам, балам, встречам и разговорам с настоящими аристократами - мир богатых и знаменитых во всей своей красе. За только лишь это можно влюбиться в книгу. Как необычайно вкусно и ярко рассказывает Пруст об этом! До того притягательно, что Марселю в какой-то момент времени начинаешь завидовать, Марселю, разрываемому на части: здесь встреча с послом, там - с писателем, беседа то с герцогом, то с принцессой Пармской. И всюду надо успеть, везде надо подготовиться, не ударить в грязь лицом, не показать невежества или незнания манер света. Надо запоминать, впитывать, перенимать, осмыслять!..
Этот бесконечный бег, длинные-предлинные диалоги и последующие размышления героя об услышанном и увиденном в свете... А жить-то когда, для себя, любимого? А может, это и есть жизнь, самая настоящая, один долгий сон, с мечтами-надеждами, погружение в чужие миры-жизни, любопытные пересечения с мыслями других и поиск личного, только своего.
Нет любви и дружбы (есть верить Марселю, то от дружеских отношений вообще один вред). Есть лишь это - нескончаемое созерцание новых лиц и характеров, восприятие новых мыслей-идей, переплавка их в собственные принципы, череда открытий, в том числе о себе самом. Какой ты на самом деле? Что и кого ты любишь в этой жизни? Чем готов поступиться, а за что будешь идти до конца? Чего никогда не простишь, а что забудешь с первым восходом солнца?
Странная то была книга. Ждала юношу - встретила мужчину. С необычайно зрелыми, часто глубокими (такими непривычно глубокими для довольно молодого человека) размышлениями о сущем. Он бывает неприятным (как порою и все мужчины), но при этом он всегда понятен в своих стремлениях и поступках. Его умению легко забывать прошлые увлечения, любовные фиаско и вообще прощаться с прошлым можно только позавидовать (и взять себе на вооружение - обязательно пригодится со временем). Умению не горевать по ушедшему, а идти дальше. Умению заводить приятелей в самых разных кругах, даже не из твоего. Умению быть своим почти везде, всем нравиться и всех очаровывать. Умению быть молчаливо-сдержанным и не казаться при этом ни капельки скучным. Умению видеть в людях самое лучшее, учиться на чужих ошибках, а не на своих.
Странно, но он, будучи младше своих приятелей и знакомых, часто поступает куда более здраво, чем они (я сейчас имею в виду, конечно же, Робера Сен-Лу с его явно нездоровой любовной привязанностью к женщине не его статуса, положения, уровня интеллекта. Любовь, как известно, зла, но не до такой же степени?!) А вот Марсель стремится к лучшему, метит выше, и очень надеюсь на то, что в следующей книге цикла взаимностью ему наконец-то ответят и согласятся на рандеву в Булонском лесу - этом вечном пристанище влюбленных парижских романтиков.
Восхитительная во всех отношениях книга французского классика в этот раз тем не менее высшей оценки моей не удостоилась. А не надо было заигрывать с политикой и комкать важные сюжетные линии, автор.
Все так же очарована я слогом и словом Марселя Пруста, хоть и приходилось порою перечитывать по нескольку раз некоторые из его фраз-абзацев. На цитаты хотелось разобрать многое, если не все: даже об обыденном он умеет говорить с придыханием и множеством метафор. Воздушный сюжет и погружение в мир французской аристократии начала двадцатого века делают книгу незабываемой вдвойне.

0    0

всё начинается с загадки об этажах (о которой можно прочесть ниже), точнее, с переезда рассказчика, шокирующих подробностей о будущности
 сен-лу
 и стремлении быть принятым у германтов. если фраза о сен-лу, брошенная в самом начале тома, не поменяет судьбы героя в нынешнем томе, то герцогиня германтская (бывшая принцесса де лом) занимает собой все пространство шестисотстраничного третьего тома, несмотря на свою хорошенькую фигуру. подобного рода "заглядывания в будущее" видны с первого тома, впрочем, ровно как и некоторые погрешности в именах, местах, названиях, вызванные тем, что цикл так и не был до конца отредактирован.
'вернувшись из комической оперы'(перевод а. франковского)
'вернувшись из оперы' (перевод е. баевской)
как то комментирует французский исследователь
бернар бран
 (здесь и далее перевод его комментариев мой)
:'в ранних версиях этого текста пруст разворачивал действие в театре 'комическая опера'
 ,
и иногда в тексте встречаются не исправленные погрешности. также некоторые персонажи имеют непостоянные семейные связи. в большинстве случаев, но не систематически, 'дочь' жюпьена становится его 'племянницей'. имена второстепенных персонажей не всегда фиксированы. мы увидим, что архивариуса, который посещает госпожу де вильпаризи, иногда называют девалленер, иногда валисмер, или просто валленер. эти несоответствия можно объяснить тем, в каких условиях пруст работал над изданием этого тома, начиная с 'черновиков', не успевая вносить необходимые правки'.
и одна из самых известных сюжетных дыр романа  - эпименидовское долголетие
франсуазы
, которая с возрастом не стареет, но становится лучше, как вино. если появление
адольфа
то в качестве двоюродного дядюшки, то в качестве дедушки можно списать на описку, то явные анахронизмы пруста не случайны - это намеренное изменение правил под свою игру. не зря пруст учился у
бальзака
выстраиванию своей вселенной, где растиньяк куда важнее наполеона, и наполеон достоин упоминания постольку, постольку  он знаком с выдуманными героинями бальзака.
подобно гостям миссис дэллоуэй, зрители театра походят на рыб в аквариуме: медленно плывущие по залу в пышных одеяниях. рассказчик размышляет о многих, в особенности о германтах, что так манят его с детства. в конце тома, остыв к
 герцогине германтской
, рассказчик мысленно устремляется к ее двоюродной сестре -
принцессе германтской
, кажется, напрочь забыв, что в начале тома, увидев ее в театре, он подумал, что она некрасива и дурно одета.
но то будет после, а сейчас он беседует с
сен-лу.
'comment m'ennuyer, mais voyons!
joie! pleurs de joie! félicité inconnue!'
'неприятно? что вы, помилуйте!
 о радость! слезы радости! невиданное блаженство!
' (перевод а. франковского)
это цитата из
блеза паскаля
, когда его коснулась божественная благодать. и снова
сен-лу
 показывает себя лучшим другом, таким образом реагируя на предложение рассказчика перейти наконец на 'ты'. но что настораживает, так это то, что он этим дословным цитированием он стал походить на
шарлюса
: тонкого знатока литературы. то ли еще будет, мужские герои у пруста кончают особенно печально. впрочем, куда сильнее сходство со
сванном
: в любви их судьбы пересекаются, с той лишь разницей, что сен-лу и не думает жениться на
рашель
, своей любовнице. он подумывает вступить в брак по расчету, чтобы и дальше иметь финансовую возможность удержать подле себя рашель, ту самую, что несколько лет назад провела в борделе ночь с рассказчиком. пруст в отношении рашель употребляет слово
 "la maîtresse",
 что в первую очередь переводится как "хозяйка", госпожа над сен-лу, а потом уже "любовница". знает ли сен-лу рашель за двадцать франков? во всяком случае, сен-лу дает ей прозвище
"zézette"
, что означает женские половые органы.
рассказчик не всегда понимал, что такое
дружба
, но он прекрасно осознавал, что уловками можно добиться желаемого. вместо того, чтобы открыто признаться другу в симпатии к герцогине германтской, он говорит, что желал бы с ней увидеться, поскольку в ее коллекции есть прекрасная картина
эльстира
. здесь он походит на маленького героя из первого тома, когда он сочиняет целую историю, лишь бы заманить мать в свой комнату и добиться от нее поцелуя перед сном. так он поступает и с сен-лу, поскольку не ценил его дружбу в полной мере в том смысле, который закладывал в него
аристотель
. рассказчик находит дружбу пагубной для духовной жизни, ведь в дружбе мы жертвуем
"часть нас самих ради поверхностного "я", которое не находит радости в себе самом, как другое наше "я", а только расплывчато умиляется, когда чувствует себя поддержанным внешней опорой и находит приют в чужой индивидуальности"(перевод а. франковского)
рассказчик недоумевает, как такие умные люди, как
ницше
, придавали настолько важное значение дружбе, что в его глазах выглядит сереньким, хотя он и отдает должное тому, что в дружбе мы находим тепло, которого не может найти в себе самих.
мы отправляемся на вечер к
госпоже де вильпаризи
. здесь мы видим
блока
, уже ставшего драматургом. как пишет в
"поэтике пруста"
 исследователь
 андрей михайлов
:
 'в книге 'у германтов' один из персонажей, друг рассказчика блок, во время светского приема невзначай опрокидывает дорогую китайскую вазу, совсем как князь мышкин; французские комментаторы связывают это место романа с аналогичным случаем из жизни писателя, не видя здесь возможного отголоска чтения прустом
'идиота' достоевского'. 
сравнение блока с мышкиным кажется невероятным: блок здесь представлен иронично, он сразу обвиняет в содеянном слуг, мышкин подобного себе позволить бы не смог. потому сенат вынес вердикт: это поклон пруста в сторону достоевского.
на вечере, о чудо,
герцогиня германсткая
, хотя это и не то же, что и быть принятым у нее дома. как и ожидалось, столкновение с реальностью для рассказчика оказалось малоприятным:
"какая дура, - думал я, раздраженный ледяным приемом, который она мне оказала. я испытывал особого рода желчное удовольствие, констатируя, что она совершенно не понимает метерлинка. - и ради подобной женщины я проделывал каждое утро столько километров" (перевод а. франковского).
герой во многом лукавит, но верно одно: он перестал видеть в ней богиню или фею, какой воображал, а стал замечать женщину: пусть и зачастую повторяющую чужие речи, но остроумную, привлекательную, модную, но несчастную в браке с супругом, который постоянно ей изменяет. большая часть третьего тома будет посвящена раскрытию аристократического общества, там во всей красе раскроется талант пруста как сатирика.
открывается же вторая часть третьего тома болезнью
бабушки
. бесконечная вереница докторов посещает бабушку, в то время как с рассказчиком совершенно молча по нескольку часов просиживал писатель
бергот
. он приходил каждый день, тяжело поднимаясь и опускаясь по лестнице, потому что он очень болел. если раньше он любил посещать дома, где мог говорит без умолку, то теперь же - те дома, где можно чувствовать себя непринужденно, одним словом, молчать, поскольку говорил он теперь с трудом. и снова опоздание: маленький рассказчик из первого тома был бы в неописуемом восторге от ежедневных заходов кумира, но не теперь - он больше не восхищался им, как в детстве.
проходит время, приходит
альбертина
, чье
"розовое появление"
 поражает рассказчика. она говорит ему, что слышала
'по поводу одной дуэли, на которой я дрался, она сказала про моих секундантов: 'изысканные люди' (перевод а. франковского) 
пруст любит шокировать читателя то размахивающим кулаками антимилитариста сен-лу, то сценой с диваном и кузиной, а теперь появляется дуэль рассказчика, на которую раньше и намека не было.
бернар бран
 оставляет следующий комментарий:
'жан бэро и гюстав де борда были свидетелями дуэли между прустом и жаном лореном, которая состоялась в медо в начале 1897 года. журналист намекнул, что пруст и люсьен доде
, питали друг к другу особую дружбу'. 
факт общеизвестный, но зачем оставлять его в примечаниях? неужели по схожему поводу и рассказчик принял, а может и бросил вызов другому человеку? неистовый полет фантазии читателей вполне закономерен, учитывая, что несколько лет из жизни рассказчика еще не раз будут пропадать. 
альбертина исчезла так же быстро, как и появилась, оставив за собой флер таинственности. несмотря на всю прозрачность альбертины, рассказчик наполняет ее тайной, словно это делает героиню более притягательной. как и в искусстве, в женщине должна быть 
загадка
.
много загадок и в
шарлюсе
, тоже принадлежащему к роду германтов. сходство со сванновской дикцией навязчиво упоминается героем, возможно, потому, что оба были красноречивы и интеллектуальны, но тайн у шарлюса явно больше. читатель, не знающий дальнейших событий, недоумевает, почему шарлюс отказывает всем кучерам, пока не наталкивается на самого пьяного, почему  он расспрашивает о блоке, зачем дарит рассказчику книгу бергота, наконец, почему герцогиня сказала, что у
меме
(так она зовет его ласково, по-родственному) женское сердце, что вызвало бурю эмоций и протестов герцога, возразившего ей, что меме - самый мужественный, которого он когда-либо знал. шарлюс нам дорог тем, что он пробуждает рассказчика от пассивного наблюдения, делая из него разъяренного быка, что растоптал шляпу шарлюса в порыве гнева, до конца не понимая, каких отношений от него добивается шарлюс. видимо, рассказчик совсем позабыл его выпученные глаза, что пожирали его во втором томе.
почти добрых двести страниц посвящено теме, которую можно назвать как
"искусство быть германтом"
. это не только каламбуры, непонимание элитой острот герцогини
 орианы германтской
, чванства и донжуанства герцога
 базена германтского
 и странных наклонностей
шарлюса
, но и несчастный брак германтских, неумело скрываемый улыбками базена на шутки орианы и деланное равнодушие герцогини на любовные походы герцога и его отказы дать ей денег на благотворительность, но и во многом драматическое появление сванна. сванн сообщает германтам о своей скорой гибели, пока герцог нетерпеливо смотрит на часы, думая о грядущем вечере. веселое расположение духа не позволяет ему принимать слова сванна всерьез, да и, в конце концов, если он скоро покойник, то не лучше ли подумать о живых, что опаздывают на прием. этический кодекс светского общества сообщает герцогине примерно то же самое: поторапливаемая своим супругом, она идет менять черные туфли на красные, вместо того, чтобы менять планы на вечер и остаться с другом.
или кем она его считала. если вообще считала.
несколько слов о переводе. 
проведем сопоставительный анализ нескольких отрывков двух переводов:
франковского и баевской. 
о них сказано много, напомним лишь, что франковский - современник пруста, баевская - ныне живущая переводчица.
'certes les domestiques ne remuaient pas moins dans le '
sixième
' de notre ancienne demeure'
'конечно, и на
шестом 
этаже нашей прежней квартиры слуги двигались не меньше' (перевод а. франковского)
'конечно, на
седьмом 
этаже нашего старого жилья прислуга сновала взад и вперед не меньше' (перевод е. баевской)
так шестой или седьмой? конечно, седьмой. au rez-de-chaussée (rdc) или en rez-de-jardin (rdj) - все обозначения наших первых этажей, а у французов -  нулевых. в первом случае этаж около проезжей части, во втором - около сада, зелени. с le premier étage счет у французов начинается, а у нас продолжается, поэтому переводиться будет как 'второй этаж'. le deuxième étage - третий этаж, le troisième étage - четвертый этаж, и так до седьмого этажа, куда переехал рассказчик . выходит, баевская лишь адаптировала французские этажи к нашим реалиям. что интересно, марсель пруст при своем переезде тоже жил на шестом этаже, но эту информацию я подчерпнула у... баевской! выходит, если баевская снова адаптировала этажи, то пруст жил на пятом (для французов) этаже. важно, что на шестом этаже жили слуги, ниже, на пятом, - господа, вполне возможно, что рассказчик имел в виду беспокойство франсуазы по топоту слуг, но о себе он не говорил, что жил он шестом этаже. значит, и сам пруст жил на пятом (если уж баевская накидывает этаж по русским реалиям, то нужно вычесть).
многими страницами позднее мы встречаем любопытный каламбур:
'tiens, quand on parle de saint-loup', dit mme de guermantes.
- ah! quand on parle de saint-loup, je comprends, dit le diplomate belge en riant aux éclates'.
'- глядите: про волка речь... - проговорила герцогиня.
- а-а, про волка речь..., понимаю, - сказал бельгийский дипломат, громко расхохотавшись'. (перевод а. франковского)
'- легок на помине, - заметила герцогиня.
 - а, легок на помине, понимаю! - сказал бельгийский дипломат, заливаясь смехом'. (перевод е. баевской)
в оригинале нет отдельного слова
 'loup'
("волк"), поскольку оно уже встроено в имя сен-
лу
. и выражение
'quand on parle de loup'
 означает
 'легок на помине',
 именно поэтому баевская переводит этот каламбур таким образом, хотя созвучие имени сен-лу со словом 'волк' пропадает.
в переводах баевской заметна тенденция сделать пруста родным для русскоязычного читателя: франсуаза у нее говорит как русская крестьянка (
"кабы", "небось", "проклятущую", "беснуется", "день-деньской"
),
 la mairesse 
(мэресса) превращается у нее в
"градоначальственную даму"
 . баевская в предисловии к третьему тому проводит параллели с
"детством. отрочеством. юностью" л.н. толстого
, чтобы у читателя были определенные аналогии. по
делезу
, она - расшифровщик интерпретаций, делающий пруста таким понятным и простым, каким он не является ни в оригинале, ни в переводе франковского. баевская доходит до того, что исправляет прустовские описки:
un grand oncle
 у нее стал
"дедушкой"
, постарев на несколько лет, хотя спустя несколько строк происходит омоложение: он снова дядя.
в самой опасной тропе - каламбуров, видно следующее:
- faut-il que j'éteinde?
- teigne?
- прикажете затушить?
- задушить? (перевод а. франковского)
- хочете, я ее погашу?
- хочете, я ее укушу? (перевод е. баевской)
как видно из оригинала, неясно, на кого направлено действие, хотя это читается между строк: в данном пассаже франсуаза спрашивает о свече, явно подразумевая и альбертину, которая ей не нравится. одним словом, то, что называется подтекстом, у баевской обретает форму и такую ясность, что из текста пропадает всякая недосказанность и таинственность.
о многом не сказано: о легендарном монологе леграндена, деле дрейфуса, тюбе, закулисных интригах рашель, мадемуазель стермарья, рассуждениях пруста о фотографии. но это не значит, что это отнюдь не важно, -  это значит, что поиски утраченного времени все еще продолжатся.

0    0

Порой читая параллельно некоторые вещи, замечаешь их оживление, рифмование с основным чтением, их корреляцию. На этот раз вкупе с томиком "Германта" Пруста - это были пьесы "Кукольный дом" Ибсена и "Кто боится Вирджинии Вулф?" Олби. В первой - персонажи живут вроде бы обычной жизнью того времени, но в определенный момент героиня словно оказывается в кукольном доме, где она - марионетка. То есть происходит осознание искусственности жизни. Но ещё ближе пьеса Олби, где герои намеренно ведут игру, заставляя ожить симулякр отношений и поверить читателей, что они настоящие. Так вот, светское общество Пруста - это по сути те же играющие, где есть и марионетки, и свои кукловоды. Они намеренно живут искусственной жизнью, потому что стараются следить за тенденциями, модой, не важно - шляпки, платья, салоны в тренде, или громкие процессы - вроде Золя и дела Дрейфуса (которому, кстати, отведена изрядная доля романа). Для выросшего прустовского героя, оказавшегося в столь желанном салоне герцогини Германтской, многие разговоры светских людей кажутся скучными, малоинтересными. Единственное, что представляет важность - имена и родословные. Нет людей, есть некий симулякр человека, на котором стоит бирка - герцог, маркиз, принц, барон, граф, король и т. д. Чем древнее, тем лучше. И даже, казалось бы, поначалу искренние наставления барона де Шарлюса, совет не появляться в свете, на поверку оказываются лишь заигрыванием, формой флирта с юным желанным объектом (у Пруста отдельная глава отведена размышлениям о нетрадиционной ориентации барона, и отношению общества к таким вещам). В целом же, Belle Époque во всей красе, но уже с признаками зарождающихся будущих катастроф: войн, национализма, антисемитизма.

0    0