Книга: Девять рассказов (Сэлинджер Джером Д.) ; Эксмо-Пресс, 2020

Девять рассказов. Совершенно разные. У каждого свой сюжет, своя история, свои особенности. Но все девять рассказов в чём то схожи между собой. Я выделила девять признаков.
Признак первый: Особая искренность. Они не выглядят придуманными. Им веришь.
Признак второй: Невероятные персонажи мужского пола. Мальчишки не без грехов, неидеальные, непослушные. Но в этом то и состоит их очарование.
Признак третий: Много диалогов. Зато какие это диалоги! Уберёшь повествование - будет немногим хуже. Уберёшь диалоги - всё потеряется.
Признак четвёртый: Необычные персонажи. Это к примеру рыбка-бананка, воображаемый друг Джимми Джиммирино и Микки Микеранно и другие.
Признак пятый: Концовки, которые подчас сложно объяснить. И которые сами не особо что объясняют.
Признак шестой: События, которые происходят в рассказах, совершенно нельзя назвать банальными или скучными. Фантастики нет, но вряд ли в вашей жизни случалось подобное.
Признак седьмой: Особые чувства возникающие при чтении. Даже не буду пытаться объяснить. У каждого эти чувства свои, и практически у всех они едва ли поддаются описанию.
Признак восьмой: Желание ознакомиться с творчеством Сэлинджера поближе! (Увы, присутствует не у каждого)
Признак девятый: Сожаление после окончания каждого рассказа, а особенно после последнего.
Первая книга прочитанная в рамках флэшмоба 2012, в котором я участвую впервые, и такая удача!
А теперь моё отдельное спасибо для , которая посоветовала мне этот сборник рассказов во флэшмобе 2012

0    0

"Девять рассказов" - это девять невероятно пронзительных историй, способных вызвать у читателя как смех, так и слезы, как улыбку, так и грусть, как эмоциональный подъем, так и невыносимую горечь. И пусть махровые литературоведы бросаются такими понятиями, как "эстетический арсенал теории дхвани-раса", "религиозно-философская символика", "традиционная индийская поэтика", "реалистическая оснастка произведений", пусть разбирают каждый рассказ на составные части, а потом собирают заново, пусть с видом религиозного фанатика роются в подтекстах и скрытых смыслах, как кроты на картофельном поле, но для меня, да и для любого другого рядового читателя, этот сборник станет прежде всего отдушиной, сосредоточием житейской мудрости, источником настоящих эмоций, истинным наслаждением.
"Девять рассказов" - это не просто девять жемчужин в творчестве Сэлинджера, как сказано в аннотации, это целый клондайк, занявший свое прочное законное место на довольно ограниченном участке под названием качественная проза.
Некоторые, наиболее воинственно настроенные читатели, конечно, могут мне возразить, обозвав тексты Сэлинджера "псевдофилософией какого-то псевдоламы", и сказать, что сюжеты его рассказов нелепы и абсурдны, но, черт возьми, посмотрите вокруг. Видите ли вы хоть какую-нибудь логику и разумность в окружающей нас действительности, в привычной череде событий, в поступках некоторых людей? Много ли в нашей жизни адекватных решений и здравых мыслей? Есть ли в нас легкость, незашоренность и простота? Однако в рассказах Джерома Сэлинджера можно увидеть и легкость, и простоту, и разумность, и логику, и осмысленность, и понимание всего того, что происходит вокруг. В то же время они предельно приземленны и глубоко жизненны. В них как раз и показана та малая часть нашей жизни, которую принято называть трезвой, рассудительной и основательной. В этих коротких историях скрыто столько смысла, сколько не найти в длинных, многословных, крайне мудреных трактатах и письменах какого-нибудь философа-представителя школы объективного идеализма. Ну да ладно, каждому свое и каждый видит только то, что хочет видеть. Я же сейчас совершенно точно становлюсь на сторону писателя, который потихоньку вызывает во мне все большую симпатию и уважение.
Возвращаясь к "Девяти рассказам", я хочу сказать, что у этой книги, помимо всех тех достоинств, о которых я сказал выше, есть одно очень важное качество - она подойдет под любое настроение. Если вас одолела хандра и ностальгия, берите и читайте "Девять рассказов". Если вы чувствуете себя веселым и жизнерадостным, берите и читайте "Девять рассказов". Если вы ищете ответы на давно мучащие вас вопросы или просто не знаете, чем себя занять, берите и читайте "Девять рассказов". В любом случае вы хорошо и, главное, с пользой проведете время.
Итак, "Девять рассказов". Девять маленьких шедевров. Девять видов поэтических настроений и девять историй. Историй о поиске своего места и самого себя, о быстром взрослении и внезапном осознании невозможности в полной мере постичь этот мир, о переосмыслении прожитой жизни и уроках юности, о том, в конце концов, как корежит людей война и как важно не потерять себя в этом мире. Историй, написанных искренним, честным языком и заставляющих взрослого мужика проливать слезы и жалеть об утрате чего-то важного.
Шедевр? Однозначно шедевр.

0    0

Вторая мировая тоже перепахала людей. Творцы, изувеченные Первой мировой, всем известны, они оказались почти в каждой из воевавших стран, излили свое измененное сознание на тысячах страниц. Ибо та война была настолько очевидно бессмысленна, что это ничем не затушёвывалось, не прикрывалось, было понятно и доступно читателям и Барбюса, и Хемингуэя, и Ремарка. Вторая же мировая была войной идеологической, враг был понятен и поэтому прост, ресентимент глаже и глубже, но все же, все же вот он, в этих нервных рассказах, в этих поломанных и скрюченных судьбах.
В экранизации (не помню, есть ли этот эпизод в романе) «ТАСС уполномочен заявить…» Семенов устами американского журналиста говорит, что Стейнбек, так хорошо начавший в 30-е, позавидовал Хемингуэю с его Испанией и свернул на неверную дорожку во Вьетнаме, начав хвалить американских империалистов, едва найдя свою войну. Не знаю, завидовал ли Сэлинджер предыдущему потерянному поколению, но трудно не ощутить преемственность между его короткой формой и рассказами Фолкнера, столь же насыщенными нервом жизни (и близостью смерти).
Удивляет меня в американской прозе и это увлечение маленькими девочками, маниакальное какое-то. Критики вроде бы видят в их фигурах у Сэлинджера спасителей от слащавости и пошлости мира, но это объяснение, притянутое за уши. Тут что-то проще и глубже, вся эта страсть 50-х, от Набокова к Сэлинджеру и Хайнлайну (вспомните «Дверь в лето»).
Любопытна и сама американская культура тех времен. Она уже сильно киноцентрична, литература даже не вторична, а так, маргинальна (хотя упоминается и Хемингуэй, и Джейн Остин). Похожа эта культура на нашу 30-х, столько же аллюзий на большой экран. Вспоминается почему-то «В окопах Сталинграда» Некрасова, где он пишет о весьма схожем киевском детстве, думаю, что и часть картин у него с Сэлинджером совпадали, в дозвуковой период-то точно.
Но интереснее всего, конечно, городская американская культура, столь щедро выписанная Сэлинджером (в большей части еврейской в Нью-Йорке). Жизнь эта какая-то неамериканская по виду – скученность, небольшие квартиры, узкие улицы. Это сразу напомнило мне образы с фотографий Хелен Левитт, это именно такой вот Нью-Йорк прошлого, с людьми в метро, с модой 40-х, с детьми на улицах.
При всей распыленности рассказов, они почти пронизаны мрачноватой историей семьи Гласс. Хоровод сансары – старший сын Симор застрелился в «Рыбе-бананке» (опять же напоминая отца Роберта Джоржана из «По ком звонит колокол»), его маску топит сын его сестры («В лодке»), Уолт, брат Симора, упоминается в «Лапе-растяпе», его бывшая девушка не может его забыть. Не Форсайты, конечно, но жизнь некоего поколения в примерах.
«В лодке» - самое сильное впечатление в этот раз, наверное потому, что я сделал усилие и вдумался. И оценил мастерство Норы Галь, прочувствовал даже. Сэлинджер здесь не просто говорит о взаимоотношениях мамы и ребенка, а, оказывается, порицает бытовой антисемитизм. Спойлер – мальчик подслушал разговор прислуги на кухне, когда работница называет его отца «июдой» (в варианте Галь). Он решает, что речь идет о сказочном персонаже, о той самой ершовской рыбе. В оригинале сленговое слово kike, которое ребенок принимает за kite, воздушного змея. Удивительно сильное чутье и сила (и страшно представить – как же тяжело это придумать и сохранить это детское восприятие антисемитизма).
Интересно и то, что скрывается за памятной лапой-растяпой. Странно вспоминать, рассказ я этот в первый раз читал каким-то летним днем после «Над пропастью во ржи», были они под одной обложкой. И сопереживал, отключаясь от яркого солнца за окном. А теперь буду думать, что этот Лапа-растяпа – это из детской книги, пожилой кролик с ревматизмом и цветной тростью.
А где же буддизм (пусть и дзен-), хлопки всякие ладонями? А нету их, не смог я распознать, несмотря на многолетнее деформирование души книгами Пелевина, нету до самого конца, до «Тедди». Тут вот все это есть, перерождения всякие, да только, как обычно, когда это нарочито, оно и не в строку.
И пусть «В лодке» выиграл этот небольшой забег, но «Голубой период…» мой фаворит навсегда. Не антуражем, пусть и каким-то настоящим, а именно этой мимолетностью встреч, контактов, которая бывает в жизни, оставляя иногда такой глубокий след, что ничем и не вытравишь.
P.S. Как часто бывает, спасибо автору за упоминание Боба Хоупа, и "эйзенхауэрской куртки".

0    0